I. Побег из Франции
   1. Подготовка к побегу
   2. Переход через Пиренеи
   3. Через Испанию
   4. Отъезд в Марокко

II. Служба в воздушных силах
   5. Касабланка и Алжир
   6. Марокко
   7. Великобритания


I. Побег из Франции

1. Подготовка к побегу

В октябре 1942 года я поступил в Высшую Нормальную Школу, отказавшись во второй раз от возможности учиться в Политехнической Школе. Первый раз я успешно выдержал конкурсный вступительный экзамен в Политехническую Школу в 1941 году, когда посещал подготовительный класс по специальной математике в лицее Святого Луи в Париже. 16 февраля национальное радио объявило об учреждении Биржы труда. Молодые люди 1920, 1921 и 1922 г.г. рождения должны быть призваны и отправлены на работу в Германию, чтобы освободить немецких рабочих. Одновременно собирались провести общую перепись молодых людей в возрасте от 21 до 31 года. В тот же вечер с быстротой, которая теперь стала привычной, пришел ответ от генерала Де Голля из Лондона: "Нет переписи!". Движение по бойкоту переписи широко распространялось. Кампания, проводимая французами в Лондоне против Биржи труда, во всех отношениях вышла за рамки предыдущих радиокампаний: "Если Вы хотите ускорить окончание войны, не работайте на Гитлера!". 1 августа 1943 года в списке отказавшихся оказалось 85000 фамилий. Рожденный в 1923 году, я не подлежал переписи, однако я решил прервать мои занятия в Высшей Нормальной Школе и попробовать перебраться в Англию или Северную Африку.

В августе 1943 года, спустя месяц после экзаменов на получение сертификата по общей физике, дифференциальному исчислению и матанализу, я отправился в Бернади-Десба в Высоких Пиренеях, на сельхозработы на ферму, управляемую моими кузенами. Я был удивлен, узнав, что троих молодых людей, призванных на Биржу труда, отправили в Германию, в то время как испанская граница располагается на расстоянии всего 44 миль. В Тарбе я обратился к г-ну Денису Пруне, другу моих родителей, и сказал ему о моем желании перебраться в Северную Африку. Он предложил мне для пересечения франко-испанской границы войти в контакт с подпольной организацией. Мне пришлось поселиться у него в доме до моего отъезда из Тарба. Я вернулся в Париж через Марсель и остановился у бабушки со стороны моего отца, которая сильно критиковала мой проект, в результате осуществления которого моего отца, профессора факультета естественных наук в парижском университете, могли бы арестовать. Я также провел несколько дней в департаменте Вара, где у моих родителей был дом; деревня Лечо находится на побережье между Марселем и Тулоном. Без каких-либо определенных намерений я внимательно рассматривал как на самом берегу, так и в усадьбах на побережье различные оборонительные сооружения, которые предназначались для защиты от возможного десанта.

Когда я вернулся в Париж, я узнал, что два бывших студента Политехнической Школы, Фонтане и Байле, товарищи моего старшего брата, хотели изыскать способ уехать в Испанию. что было трудной задачей, и мне повезло, что я был знаком с одним из них. Как только его занятия в Политехнической Школе закончились, Фонтане поехал в Лурде, чтобы войти в контакт с подпольной организацией, но эта организация была раскрыта и больше не работала. Поэтому он вернулся в Париж для временной работы в исследовательском центре Кудрон-Рено, который работал на завод Мессершмита в Аугсбурге. Политехническая Школа посылала туда некоторых своих студентов по линии Биржы труда. Там он встретил своего приятеля студента Байле, который поступил в Политехническую Школу в том же году. Некоторые студенты естественники также работали там по запросам Биржы труда. Когда мой брат сказал Фонтане и Байле, что я знаю о подпольной организации и, не желая выбираться один, ищу компаньонов для побега, мы все трое решили выбираться вместе. В один из последних дней сентября я пошел с моим отцом к Джорджу Брюа, зам. директора Высшей Нормальной Школы, чтобы предупредить его о моем отъезде, чтобы меня не искали; мы согласились представить это так, что я уезжаю отдыхать на Юг Франции. Г‑н Брюа пожелал мне удачи; я никогда не видел его больше, так как он был выслан в Бухенвальд и умер в Загценхаузене. Итак, 4 октября 1943 г. Фонтане и Байле исчезли из исследовательского центра, и мы втроем уехали со станции Аустерлиц ночным поездом в Тулузу. В Верзоне в середине ночи немецкий солдат, который проверял пассажиров, сказал мне по-немецки, что я должен выйти из поезда, потому что в моем удостоверении личности нет нужного штампа. Так я вышел из поезда и провел остаток ночи в пустом вагоне, стоявшем на запасном пути. На следующий день я пошел в комендатуру Верзона, где нужный штамп был поставлен в моем удостоверении. Я вернулся на станцию дожидаться следующего поезда на Тулузу, куда я и прибыл 5 октября около 8 вечера. Считая, что искать комнату в гостинице было бы рискованно, я пошел в дом родителей моего товарища Жана Ком по адресу: улица Тауэра, 80. Я выучил наизусть (так как нельзя было иметь при себе письменные документы, которые могли бы скомпрометировать нас) множество адресов в Тулузе, Тарбе, Мадриде, Касабланке, Алжире и Браззавилле. Жан Комбэ и его родители встретили меня так, как будто я свалился с другой планеты. На следующий день я сел на поезд в Тарбе, куда прибыл днем и пошел к дому г-на Пруне. Было согласовано, что там мне дадут переночевать и позавтракать, но что я должен быть весь день вне дома и питаться в другом месте. Днем раньше к нему приходили Фонтане и Байле и были расквартированы на тех же условиях до их отъезда в Испанию в доме храброй молодой пары, друзей одной из сестер Байле. На следующий день, Фонтане, Байле и я смогли встретиться, и мы решили, что каждый день двое из нас будут вместе, тогда как третий останется один: было неблагоразумным трем ребятам 20–ти лет гулять вместе в течение нескольких дней по улицам Тарба. Таким образом, каждый из нас по очереди гулял один, не по центру Тарба, а в окрестностях. Только однажды мы втроем съездили в Лурд. Мы никогда не видели организаторов плана побега, которые только сообщили нам, что мы должны быть на станции Тарб в пятницу 15-ого октября 1943 г., имея с собой только рюкзак с продовольствием на несколько дней. В тот же самый день я отправил родителям в Париж мой чемодан с ненужными теперь вещами.


2. Переход через Пиренеи

Когда мы прибыли отдельно, в назначенное время на станцию Тарб, два человека, вероятно из руководства организации, попросили нас заплатить заранее согласованную с нами сумму: 3000 франков с каждого (ученый - исследователь, начинающий карьеру в Национальном Центре Научных Исследований, зарабатывал 2000 франков ежемесячно). Поезд, медленный поезд на Баньер-де Бигор, уже стоял на вокзале; это был поезд, в котором в вагонах третьего класса имелись отдельные купе с двумя дверьми, по одной с каждой стороны. Нам открыли одну из дверей и сказали, чтобы Фонтане, Байле и я, все трое, вошли в купе, которое они толкько что открыли. Лампы на потолке были разбиты, и мы едва могли различить двух попутчиков, сидевших в купе. Как только поезд остановился в Пуза (Pouzac), один из пассажиров в купе открыл дверь, выходившую на железнодорожное полотно, и сказал, чтобы мы вышли из поезда, что мы и сделали. Как только поезд уехал, мы выяснили, что нас было девять кандидатов на переход через Пиренеи с двумя или тремя проводниками. В Баньер-де Бигор начиналась запретная зона, в которую никому не позволялось попадать без разрешения немцев. Мы немедленно начали свой путь через поля и луга. Мы прошли Санта-Мария-де-Кампо и шли всю ночь напролет к перевалу Аспин (Aspin). Затем наши проводники оставили нас, сказав, что другие проводники прибудут и заберут нас, чтобы идти далее в течение следующей ночи. Так мы пытались заснуть на высоте 5000 футов на открытом воздухе в октябре. Первую ночь мы провели в походе, а в первый день "отдыха" в лесу около перевала Аспин (Aspin) мы познакомились с нашими компаньонами по переходу. Самый молодой, лет 17, житель Эльзаса, был силой направлен на службу в Вермахт. Он имел смелость дезертировать и пытался попасть в Марокко, чтобы присоединиться к Французской Армии. Другой некоторое время назад успешно выдержал вступительный конкурсный экзамен в Школу Святого-Кира; он блуждал в течение недели в Пиренеях, думая, что он сможет добраться до Испании самостоятельно с картой и компасом; узнав, что Фонтане, Байле и я - из Политехнической и Высшей Нормальной Школы, он почувствовал себя увереннее, но он был уже истощен; кроме того, он нес весьма тяжелое снаряжение: плащ, вторую пару ботинок, ... в то время как мы втроем, по совету организаторов побега из подполья, имели только легкий рюкзак с продовольствием на несколько дней. Я помню лишь смутно о других четырех компаньонах по побегу. Вечером в субботу 16 октября новые проводники прибыли за нами и через несколько часов перехода привели нас к какому-то амбару, где мы провели остаток ночи и следующий день, воскресенье 17 октября, конечно, в полной тишине и не высовываясь. В воскресенье вечером, опять новые проводники пришли за нами; наиболее рискованный переход был в деревне Вьей-Ор (Vielle Aure), пересечение моста, ведущего к противоположному склону долины. Немецкие солдаты сидели за столом в деревенском кафе. Так что мы пересекали мост один за другим, каждый раз по сигналу одного из проводников, который, возможно, жил в этой деревне. Затем мы добрались до сланцевого карьера, где мы "отдыхали" до 5 утра. После этого новые проводники забрали нас, и мы пошли дальше, на сей раз по тропинке вдоль склона горы, по восточному склону долины, пока мы не достигли возвышающегося над окрестностями Приюта Рюмажу, где снег начинал покрывать всю дорогу. Это было в понедельник 18-го октября в 11 утра, и наши проводники показали нам перевал Порт дю план (Port du Plan)" на высоте 7500 футов, за которым находилась Испания; они сказали нам, что мы будем там в пределах получаса, и пожелали нам счастливого завершения нашего "путешествия". Мы начали подниматься вверх по заснеженной горе, сначала снег был выше щиколотки, а затем по колено. В 2 часа дня, перевал был все еще в поле зрения, но приближался все медленнее и медленнее. В 3 часа дня, чувствуя себя совершенно выдохшимся, я сбросил на снег мой рюкзак с едой; Фонтане и Байле, будучи более сильными, чем я, подобрали еду! Шестеро из нас продолжали восхождение, трое остальных, не имея сил, решили вернуться в долину. В 4 часа дня мы достигли перевала Порт дю план (Port du Plan) на границе. Конечно, ни немцы, ни их французские помощники не могли контролировать все перевалы, особенно такие труднодоступные, как Порт дю план (Port du Plan), до которого мы только что добрались.


3. Поездка через Испанию

Мы были в Испании. Мы оказались среди тех 23000 французов, которые успешно перебрались из Франции в Испанию. Темнело, и мы спустились в долину, где мы нашли гумно, в котором устроились на ночь. Наша одежда вымокла до нитки после такого длинного перехода по снегу, поэтому мы спали совершенно голыми в сене и это была первая ночь с тех пор как мы покинули Тарб, когда мы могли отдохнуть. На следующий день во вторник 19-ого октября, мы пошли дальше в долину Санкета (Cinqueta); на нашем пути был мост, который мы не могли не перейти. Сразу после моста, на противоположном склоне долины, испанские жандармы ждали молодых французов, которые в это время по несколько раз в неделю преодолевали различные горные перевалы, расположенные на большой высоте. Мы оставались с этими жандармами до тех пор, пока они не закончили свою работу, приблизительно в 4 часа дня, и спустились с ними к деревне Плана, где они размещались. Некоторые крестьяне в деревне приветствовали нас и давали нам еду: хлеб и салями, поскольку у нас ничего из еды не осталось. Затем жандармы заперли нас на ночь в своих казармах, весьма скромных, и сказали нам, что через несколько дней они переправят нас в ближайший город, чтобы мы могли встретиться с французским консулом. У нас не было ничего, мы были в полном неведении, и мы не могли убежать, куда бежать, не имея ничего? Днем жандармы освободили нас, и сельские жители Плана накормили нас; казалось, что они тоже очень бедны. Через несколько дней, я не помню точную дату, мы отправились в путь, сначала пешком с жандармами, затем предполагалось ехать на автобусе к ближайшему городу, чтобы встретиться с консулом! Этот город, неизвестный нам, был Барбастро, приблизительно на расстоянии 66 миль отсюда. После перехода в 7,5 миль, мы пришли в Солюнас дю Син, где мы должны были ждать автобус, связывающий Бьельса и Барбастро. Наши охранники спросили нас о деньгах на оплату проезда в автобусе. Мы сказали, что у нас нет ничего; на самом деле, мы хотели сохранить то небольшое количество денег, которые у нас все еще были. Они сказали нам, что в этом случае нам придется идти до Барбастро пешком расстояние, которого мы не боялись, так как мы уже шли несколько ночей от Пуза (Pouzac) до деревни Плана. Так мы прошли до следующей деревни, где мы сели вместе с сопровождавшими нас жандармами на автобус, прибывающий из Бьельса. В маленьком городе Энза (Ainsa), автобус остановился на некоторое время, и охранники повели нас в кафе, владелец которого накормил нас бесплатно, поскольку у нас было так мало денег. Кажется, что в глазах испанцев, кормивших нас несколько дней, мы были героями. Возможно, они думали, что, идя бороться против Германии, мы ускорим возможно желанный для них конец власти Франко. Наконец, мы прибыли в Барбастро около 8 часов вечера, и наши охранники привели нас к зданию бывшего монастыря, куда мы вошли с ними. Как только дверь была закрыта, мы поняли, что мы находимся не в резиденции Консула, а в тюрьме! Наша доверчивость была безгранична, но во всяком случае нам не оставалось ничего другого.

Мы были в тюрьме! Нас зарегистрировали, мы были подвергнуты допросу и вынуждены отдать все, что мы имели, а точнее ничего, кроме небольшого количества французских денег, при конфискации которых нам все-таки дали расписку, которая нам так никогда и не пригодилась. Потом они ввели нас в большой зал, где уже находились примерно 70 французов; сколько времени они провели там? Потеснившись, наши товарищи по тюрьме высвободили четыре соломенных матраца для нас шестерых. Фонтане, Байле и я растягивались на двух соломенных матрацах и обычно спали так всесь месяц, который мы провели в Барбастро. Наша единственная одежда была та, в которой мы пересекли границу, и которую мы продолжали носить до 26-ого декабря: в тот день мы должны были сесть на пароход в Малаге, и Красный Крест (какой из них?) выдал нам новую одежду. Наши сокамерники расспрашивали нас о новостях из Франции и о войне: их вопросы показали нам, что они были здесь по крайней мере в течение шести месяцев! И мы решили, что это ужасно. Во время дальнейшей беседы, видя нас в таком унынии, они стали смеяться, поскольку к тому времени они были в Барбастро примерно месяц; каждую новую группу встречали одной и той же шуткой. День спустя, мы пошли к тюремному парикмахеру, который побрил нас “с головы до ног”; около 10 часов утра, все из нашего зала спустились в тюремный внутренний двор: там мы встретили французов из другого большого зала тюрьмы. Среди них, Фонтане и Байле встретили одного из студентов Политехнической Школы, а я встретил Джеана Бейдона, товарища моего старшего брата в Лицее Святого Луи. Джеан Бейдон учился там в классе, готовящем к Военно-морской Академии: Морская Школа была закрыта, но конкурсные вступительные экзамены все еще проводились, а те, кто успешно их сдал, посещали курсы Центральной Школы в Париже.

Многие испанские республиканцы были заключены в тюрьму в Барбастро: они были там уже в течение нескольких лет и, возможно, пришлось остаться там много дольше, так как генерал Франко был у власти до своей смерти в 1975 году. Испанские заключенные не выходили во внутренний двор одновременно с французами. Так или иначе, внутренний двор не был достаточно вместителен для всех заключенных. Каждое воскресенье в тюрьме совершалось богослужение, обязательное для испанцев, но не обязательное для французов, которые все посещали его, так как это была возможность покинуть еще раз нашу большую общую камеру. Регулярно в тюрьму прибывали французы, пересекшие границу. Однажды мы увидели среди них одного из наших трех товарищей, который 18-ого октября повернул назад со склонов Порт дю План (Port du Plan). Он объяснил нам, что с одним из двух других он прошел пешком до Приюта Рюмажу, в то время как третий от усталости лег на снег и умер: это был тот, кто успешно сдал конкурсные экзамены и поступил в Военную Академию Школы Святого Сира, закрытую немцами, хотя классы для подготовки к поступлению все еще существовали (вероятно, на будущее); ему был 21 год! Его звали Сапоне (Sapone). Регулярно приходил директор тюрьмы и зачитывал список тех, кто должен покинуть Барбастро; Через месяц Фонтане, Байле и я появились в таком списке. Мы были так счастливы! Нас отправили, связанными по двое наручниками, поездом на Сарагосу, когда мы прибыли, мы шли, все еще связанными по двое, по улице, ведущей в тюрьму. Это была вполне современная тюрьма, где нас закрыли группами по пятнадцать человек в камерах размером примерно 110 квадратных футов; в углу были кран с водой и отверстие, которое следовало использовать как туалет. Спустя час или два принесли соломенные матрацы, но было невозможно лежать на них всем нам одновременно! В этих адских условиях мы прожили три дня, после чего нас отправили поездом в концентрационный лагерь Миранда.

Лагерь Миранда после чистилища в Барбастро и адских дней в Сарагоссе показался нам раем. Лагерь был построен во время гражданской войны по благоразумному совету Гитлера; он был рассчитан и в нем действительно было размещено несколько тысяч заключенных. Он состоял из многочисленных деревянные бараков, вытянувшихся в линию; в каждом из них было по 120-130 человек. Лагерь охранялся армией. Классический лагерь со стенами, с колючей проволокой и наблюдательными вышками. Лагерем командовал майор, который, казалось, не страдал никакой франкофобией. Тем не менее грубая реальность жизни в концентрационном лагере давала о себе знать, особенно при раздаче принадлежностей, грязных отвратительных жестяных мисок, ложек, соломенных матрацев и рваных одеял, пахнущих паразитами. В каждом бараке был центральный коридор, на каждой стороне которого размещались маленькие “комнаты”, расположенные на двух этажах; каждая “комната” была отделена “перегородкой” из старых одеял. Единственная электрическая лампа тускло светила в коридоре. Я поселился в одном из бараков, а Фонтане и Байле, как учащиеся Политехнической Школы, были размещены в “офицерском павильоне”, где я навещал их. Однажды, когда я зашел к ним, я узнал, что Жан Руссо, которого я знал по Лицею Святого Луи и который только что успешно выдержал конкурсный вступительный экзамен и поступил в Политехническую Школу в 1943 году, был также размещен в “офицерском павильоне”. Старшим офицером в “павильоне” был капитан Луи, возможно, старший по званию. Я объяснил капитану Луи, который был заключенным, как и все мы, что я также поступил в Политехническую Школу, даже дважды, в 1941 и 1942 гг., но не стал там учиться из-за поступления в Педагогический институт, и что я думаю, что я имею такие же права как Жан Руссо, и даже большие, чтобы жить в "офицерском павильоне". Капитан Луи, который был в Барбастро и Сарагосе с Фонтане, Байле и мной, велел мне забрать мои вещи, и переселиться, что я немедленно и сделал. Конечно, жизнь в Миранде была тяжелой и грязной; Миранда расположен на Эбре в 50 милях на юг от Бильбао, 1400 футов выше уровня моря, а мы были там в декабре. Внутри лагеря мы могли свободно перемещаться. Каждые две недели вывешивались списки нескольких сотен, а может быть и тысяч, освобождавшихся. 24 декабря 1943 года Фонтане, Байле и я появились в списке покидавших лагерь на следующий день. 25-ого декабря, мы вышли из дверей лагеря Миранда и стали свободными людьми в Испании.


4. Отъезд в Марокко

При отъезде из лагеря мы были приняты делегатами Французского Национального Освободительного Комитета, который располагался в Алжире. Мы пошли в ресторан в Миранде, чтобы наконец нормально поесть, а вечером мы уехали поездом в Мадрид, куда прибыли 26 декабря утром. Нас привели в Центр Красного Креста, где мы оставили одежду, которую носили с 4-ого октября, не имея возможности сменить ее с тех пор, как мы ухали из Парижа. В новой одежде, после бритья и душа, сытые, мы получили немного испанских денег, а вечером нас попросили вернуться для отправки в Малагу. Я обратился к Гаю Лефорту, который поступил в Педагогический институт в 1939 году и преподавал во французском лицее в Мадриде. Г-н Каркопино, директор Высшей Нормальной Школы, и г-н. Брюа, замдиректора, вызвали во французский лицей в Мадриде нескольких своих студентов, которые таким образом избежали призыва на Биржу труда. Конечно, эти студенты прибыли в Мадрид в спальном вагоне и с визой. Адрес Лефора был одним из тех адресов, который я выучил наизусть. Пригласив меня, Лефор сказал мне, казалось, с некоторой гордостью, что он, также как и его коллеги из Французского Лицея, являются сторонниками Де Голля. Когда я спросил его, что это значит, то он ответил мне, что с этого времени нам платит не Петэн, а Де Голль. Я поздравил его с храбрым поступком, и сказал ему, что касается меня, проведшего больше двух месяцев в испанских тюрьмах, то я уезжаю в Марокко для поступления в Военно-Воздушные силы. Мы уехали из Мадрида автобусом; автобусы шли всю ночь; мы посчитали их удобными, но для нас удобным показалось бы все, что угодно. На рассвете мы остановились на полчаса в Гранаде. Затем мы прибыли в Малагу утром; это было в понедельник 27 декабря 1943 года. Около 1500 французов прибыли главным образом из лагеря Миранда, а также из некоторых тюрем и бальнеологических центров “Balnearios”, гостиниц и приграничных домов, было задержано около 2000 французов, которые заявили, что они моложе 18 лет. В Малаге до нашего отъезда мы были "размещены" на арене, где солома была разложена на земле для нас вместо матрацев. Днем мы были свободны. С 21 октября до 29 декабря шесть конвоев из двух судов вывезли из Малаги приблизительно 9000 молодых французов, бежавших из Франции. 29 декабря “Сиди Брахим” и “Президент Генерал Лепэн”, те же самые два судна, которые составили пять предшествующих конвоев, были в гавани Малаги; Фонтане, Байле и я, вместе с 1500 французов, живших на арене, пришли в гавань. Мы поднялись на борт. В полдень мы смотрели назад на Испанское побережье со все увеличивающегося расстояния. Мы уезжали в Марокко! В пятницу 31 декабря 1943г. я вышел на Африканский берег в Касабланке. Побег из Франции, путешествие из Парижа до Касабланки, закончились. Это длилось 88 дней.


II. Военно-Воздушные силы

5. Касабланка и Алжир

В пятницу 31 декабря 1943г. всех французов, высадившихся в Касабланке с двух судов, прибывающих из Малаги, отправили на перевалочный пункт, чтобы выполнить многочисленные формальности. Во-первых, нужно было получить временное удостоверение личности в соответствии с положением человека. Офицеры расспрашивали нас подробно о нашей жизни, о нашей учебе, о том, как мы шли через Пиренеи и о нашем пребывании в Испании. Между прочим, мне сообщили, что с 18 октября, дня, когда я перешел франко-испанскую границу, я получаю чин второго лейтенанта. Все, кто бежал из Франции и до побега учился в одном из четырех военных училищ: Политехническая Школа, Школа Святого Кира, Военно-морское училище, Авиационное училище, или в следующих Гражданских Институтах: Педагогическом институте, Горном институте Парижа, Дорожно-транспортном институте, Центральной Школе Парижа или Школе Колоний - стали вторыми лейтенантами согласно тому же закону. Другие офицеры распрашивали нас обо всем, что могло представлять интерес для предстоящих боевых действий во Франции; поэтому я рассказал то немногое, что я знал о системе береговой охраны в Лес Леке на берегу и в домах на побережье. Тогда же я подписал обязательство служить в военно-воздушных силах до конца войны. С этого дня и впредь Фонтане и Байле пошли своими собственными путями отдельно от меня: Фонтане выбрал артиллерию, а Байле – танковые войска. Молодые люди, бежавшие из Франции, могли выбирать, в каких войсках служить. В каждой группе, прибывающей из Испании, выявляли некоторое число лжеэльзасцев, действительно немецких шпионов: их расстреливали. В понедельник 4 января (1944), нас отправили на военную базу 209 в Касабланке, где мы получили полный комплект военного снаряжения. Там я ждал отправления в Алжир, где должны были проверить мое поступление в Высшую Нормальную Школу по некоему "Официальному Журналу ", и мой чин второго лейтенанта вступил бы в силу. В Касабланке я зашел к Андрэ Монтессеру, старшему кузену моей матери, его адрес был одним из многих выученных мной наизусть. Он сказал, что Марсель Бойтес, который поступил в Высшую Нормальную Школу в тот же самый год, что и я, прибыл в Касабланку несколько месяцев назад. Бойтес и я жили в одной комнате в течение всего учебного года 1942-1943 гг., и ни один из нас не знал о планах другого прервать занятия и присоединиться к французской армии на севере Африки. Это свидетельствует о секретности, которая окружала такие проекты. Бойтес пересек Испанию быстрее, чем за две недели, избежав там тюрьмы. Он приписывал это достижение тому обстоятельству, что через Пиренеи он шел с американскими пилотами, чей самолет потерпел аварию над Францией. Эти пилоты, прибыв в Испанию, связались со своим Посольством в Мадриде: Франко не сажал американцев в тюрьму, так что представитель Посольства забрал пилотов вместе с Бойтесом и доставил их в Гибралтар. На Базе 209 я познакомился с Ланглуа-Бертело, который прибыл из Испании тем же самым конвоем, что и я, и, имея за плечами поступление в Политехническую Школу после сдачи конкурсного вступительного экзамена в 1943 года, ждал, как и я, отъезда в Алжир. В Испании, он жил в "balnearios" (бальнеологический центр), поскольку он объявил, что ему 17 лет: он был лучше информирован, чем я, как продвигаться по Испании.

Наконец, Ланглуа-Бертело и я отправились в Алжир поездом в фургоне для рогатого скота, где мы устроились достаточно удобно. Огромная армия американских, британских и французских солдат была размещена на севере Африки, что неминуемо создало много транспортных проблем. После нескольких дней и ночей с многочисленными остановками, в частности в Оране, который мы таким образом смогли посетить, мы прибыли в Алжир 16 января; там мы попали на Базу 320, на которую были направлены, и после достаточного числа новых формальностей, благодаря которым мы получили постоянное удостоверение личности, мы ждали присвоения нам звания второго лейтенанта, которое мы получили 3 марта! Как только мы прибыли в Алжир, я отправился на алжирское радио, чтобы послать следующее сообщение: "Морда тапира смотрит в небо". Было условлено с моими родителями и некоторыми друзьями, что эта фраза, произнесенная по алжирскому радио, будет означать, что я прибыл на север Африки. Мои родители не слышали ее, а друзья услышали и сразу сообщили об этом родителям. В течение этих шести недель в Алжире я посетил Жоржа Дармуа, профессора факультета естественных наук в Париже, который тогда был в Алжире; он сообщил мне, среди прочего, что Ив Рокар, профессор того же факультета, также был в это время в Алжире. Я посещал его лекции, которые он читал для студентов первокурсников в Высшей Нормальной Школе, а в июле я сдал ему устный экзамен по общей физике на получение сертификата. Г-н Рокар прилетел из Франции самолетом; он был специалистом по радиомаякам, и британцы послали за ним “Лисандр” (Lysander) – самолет, который в ночь с 13-ого на 14-е сентября 1943 года, приземлился на лугу в департаменте Пуатье. Лисандры (Lysander) были маленькими, одномоторными четырехместными самолетами с местами для пилота, стрелка и двух пассажиров. Они обычно приземлялись на лугах, в местах, отмеченных участниками Сопротивления, ночами, близкими к полнолунию. Приблизительно 640 человек таким образом переправились из Франции в Англию. Это число надо сравнить с числом французов, которые успешно перешли через Пиренеи: 23000; и с числом тех, кто потерпел неудачу: 7000. К этим числам нужно добавить несколько тысяч иностранцев. В течение этих шести недель, я ходил почти каждый день в библиотеку алжирского университета. Конечно, я хотел вернуться в Высшую Нормальную Школу после войны, чтобы закончить обучение там, и поэтому не хотел растерять полученные по математике знания. В библиотеке я прочитал, а затем записал доказательство теоремы Адамара о распределении простых чисел и начал изучать трансцендентные числа. Я также купил в Алжире одну из немногих доступных научных книг: три тома “Небесной Механики” Анри Пуанкаре. В Алжире я приходил в гости к моему дяде, Альберту Фабри, и моей тете: они жили в доме на рю Клод Бернар с красивым видом на Алжир; они были очень гостеприимны, и несколько раз я ночевал в их доме. В начале марта Ланглуа и я получили документы о присвоении звания второго лейтенанта с выплатой зарплаты за прошлые месяцы. Мы ехали на поезде назад в Касабланку, на сей раз в пассажирском вагоне, но дорога и на этот раз показалась нам длинной. В Касабланке нас направили в Центр подготовки штурманов вместе с приблизительно двадцатью французскими студентами кадетами. Мы оставались в Касабланке до 12-ого апреля.


6. Марракеш

13-ого апреля, все стажеры, а именно два вторых лейтенанта, Ланглуа и я, и приблизительно двадцать кадетов, прибыли в Марракеш в Практическую Школу для Штурманов. Капитан, глава Школы, счел неправильным, что Ланглуа и я стали вторыми лейтенантами, не отслужив солдатами. Поэтому он сказал Ланглуа и мне, что мы будем размещены и питаться с кадетами. Спать в большом бараке с множеством кроватей не составляло для нас проблемы; однако, для получения пищи, мы должны были ждать в очереди, держа котелки перед Марокканскими солдатами, которые обслуживали нас. Казалось, что эти солдаты удивлены тем, что два офицера стоят в очереди со студентами кадетами, которых они считали солдатами. Они, видимо, задавались вопросом, не были ли мы наказаны, а мы так беспокоились, что через три дня мы сняли наши лейтенантские погоны. Считая положение очень неприятным, я предложил Ланглуа пойти и объяснить это капитану; так как он отказался, я пошел один, и капитан согласился, что он сделал ошибку, после чего поместил нас с офицерами. В школе в Маракеше я выбрал курсы подготовки штурманов. Для этого мы занимались на теоретических курсах, которые, по мнению наших преподавателей, были на уровне специальных математических классов, но, по моему мнению, были на уровне десятого класса средней школы. В то же самое время мы должны были летать, либо как штурманы, либо как пассажиры, т.к. требовалось 100 часов полетов, чтобы получить лицензию штурмана. Мы летали на борту самолетов Лео 45 или Сесна (Cessna). Проживание на авиабазе было очень дешево, и мы могли тратить до 90 % нашей зарплаты на карманные расходы. Поэтому каждый месяц, после получения нашей зарплаты, мы с компанией ходили поесть в Мамонию (Mamounia), роскошную гостиницу с мировой известностью; Черчиль имел обыкновение останавливаться и отдыхать там; пища была превосходна, а цены были в соответствии с качеством. Однажды я снова встретился с Фонтане и Байле и провел с ними день в Могадоре (Mogador), который теперь называется Эссуайра (Essaouira;) я пропустил этот день занятий без разрешения – вероятно, я не получил бы его - и при возвращении мне сказали, что в тот день моя фамилия была включена в план полетов. Но добрая воля моих товарищей и понимание инструктора избавили меня от наказания. К концу периода обучения Ланглуа летел как пассажир со студентом пилотом, который потерпел аварию при приземлении, и оба погибли. С пятью другими друзьями, я нес его гроб и похоронил на кладбище Марракеша. 18 августа, период обучения был закончен. Я закончил первым, что не было слишком трудно в действительности, и получил лицензию штурмана. После этого требовалось специализированное обучение, и я выбрал тяжелые бомбардировщики, на которых обучение проводилось в Великобритании. Поэтому 20 августа, вместе с новыми обладателями лицензий, которые также выбрали тяжелые бомбардировщики, я уехал на базу Бараки (Baraki) около Алжира. Мы отплыли из Алжира 7 сентября (1944) в Великобританию. Мы приплыли в конвое в Гринок вблизи Глазго в Шотландии 14 сентября.


7. Великобритания

Мы провели несколько дней в Лондоне в перевалочном центре с названием "Патриотическая Школа". В Лондоне я случайно встретил пилота Генерала Леклерка, который на следующий день отправил моим родителям в Париж первое письмо с тех пор, как я оставил Францию. В Лондоне, 25 сентября 1944 года, я купил книгу по математике "Курс Современного Анализа" Уиттейкера и Ватсона; в течение всего времени, которое я провел в Великобритании, я тщательно изучал эту книгу, поскольку я планировал вернуться в Высшую Нормальную Школу. В Великобритании я также написал статью "Приложение непрерывных дробей к трансцендентным числам". Поскольку связь между Францией и Англией была восстановлена, я послал эту статью моему отцу, который представил ее в журнал “Ревю Сайентифик”, в котором она была напечатана.

Из Лондона меня послали в центр в Филей (Filey), потом в "Тренировочный центр" в Дамфрис в Шотландии, где я пробыл с 10 октября до 4 декабря. После этого я был переведен в Шотландии же, в центр, называемый "Эксплуатационный Центр Обучения" в Лузмаут (Lossiemouth), где я пробыл со 2 января 1945 до 9 марта. Там были сформированы экипажи для полетов, и члены каждого экипажа должны были летать ночью. Lossiemouth находится на 58 северной широты, а мы были там зимой. Поэтому темнело очень рано, что было весьма удобно для ночных полетов. Штурманы также летали как вторые штурманы с другими экипажами. Однажды ночью, когда я летел с английским экипажем, при приземлении шасси сломались при соприкосновении с землей и самолет загорелся при трении о посадочную полосу; все англичане вылезли через запасные выходы, которыми я не мог воспользоваться, так как все они были объяты огнем. Самолет Велингтон был сделан из алюминиевого каркаса, обтянутого холстом. Разорвав холст между алюминиевыми стойками и будучи довольно тонок, я выбрался и услышал английских членов экипажа, спрашивающих друг друга про "французского штурмана"; все спаслись, но наши товарищи, видя самолет, объятый пламенем, думали, что мы все погибли. 9 марта, экипажи, размещенные в Lossiemouth, были посланы на новую базу, где нас должны были снова учить - теперь летать на Галифаксах, на которых предполагалось участие в военной операции. 5 мая 1945 г. мы присоединились к группе Гуенна (Guyenne), одной из двух групп тяжелых бомбардировщиков Свободных Французских Воздушных сил. Нас приветствовали с большой иронией, а нам было очень обидно за такой конец трудного приключения, которое продолжалось почти два года. Тремя днями позже Германия подписала безоговорочную капитуляцию, и война была закончена.

Мы пролетели над Германией, мы сбросили в Северное море бомбы, которые теперь стали бесполезными. 18 июня 1945 года наш экипаж принял участие в параде на Елисейских Полях. Стартовав с Элвингтона в Йоркшире, мы пролетели над Елисейскими полями в назначенное время, и полетели затем обратно, чтобы приземлиться в Элвингтоне. В июле я был назначен в отряд ответственным за подготовку групп тяжелых бомбардировщиков в Гуинне и Гасконии на базе Мериньяк вблизи Бордо, база, с которой 17 июня 1940 Генерал Де Голль улетел в Лондон! Из Бордо я смог съездить в Париж и провести там несколько дней, чтобы увидеть моих родителей после 21 месяца разлуки. В Мериньяке я подготовился к получению последнего сертификата для получения "Лицензии", сертификата по теоретической механике. Я был послан в Парижский Центр Персонала, и там я был демобилизован 21 октября, спустя два года и три дня после пересечения франко-испанской границы. 24 октября, я получил "Лицензию", сдав экзамен по теоретической механике, и вернулся в Высшую Нормальную Школу на второй и заключительный год обучения.

(Перевод с английского выполнен Катей Веденяпиной)